Коллеги, сегодня у нас с вами очень необычный пост. Это художественный рассказ о родах от нашей подписчицы и писателя из Турции @alyonagudz. Это нередактированные эмоции. Я думаю, такого прочтения КС мы с вами еще не видели.

#родысрубцом_историякс

#родысрубцом_безопасноекесарево

#родысрубцом_психология

#родысрубцом_трансформация

#родысрубцом_настрой

#родысрубцом_москва

#родысрубцом_мягкоекс

#родысрубцом_окружение

#родысрубцом_муж

Часть 1.

Жертвенная женственность.

Текст 18+

Впечатлительным не читать.

Возможно, я не первая, кто так играет с этим двумя словами. Но пока я этого не знаю, и весь дом спит, я пишу.

— Я лежала на металлическом столе. Совершенно голая.

О, я мечтала написать эту фразу с того самого момента, как она случилась со мной.

— По телу быстро, слишком быстро растекался наркоз. Спинной, сделанный миниатюрным анестезиологом, мастером своего дела и профаном в коммуникации. Слишком быстро отключалось всё тело. Она вертела меня на этом столе справа налево и обратно — видимо, чтоб адская жидкость проникла везде, в каждую клеточку моего тела.

Через несколько минут я чувствовала только голову, и всё. Во рту пересохло. Хорошо, рядом был Андрей. Я пыталась глазами дать ему понять, что у меня сухой язык.

Подошла доктор в стерильных перчатках. По обезумевшему взгляду она поняла, что я хочу пить.

Этот наркоз современный и дорогой, от него не болит голова (после не очень качественного, бывает, что головные боли так и не проходят). Но если от второго ты отключаешься, то в этом, качественном, ты в сознании. Ты остаёшься в сознании с отключённым телом. И это жутко. Как будто ты привязан к дереву, а на тебя движутся зомби. Возможно, когда его изобретали для целей родов — изобретатели не тестировали его на себе? Вот было бы хорошо.

Одно дело — реакция тела.

Другая — реакция психики.

Психика от того, что происходит в моменте с телом, просто едет.

Ты просто хочешь сдохнуть в этот момент. Раньше, чем зомби до тебя доберутся.

Вторая часть.

2010 год.

На часах 15 декабря.

Времени 9 утра.

Эмалированная крышка слетает со звоном с ведра и шумно вздыхая падает на кафельный пол. Дверь распахивается и в помещение вваливается делегация в очках и белых халатах.

— Шо это тут у вас за ведро, девушка? Зачем вы его поставили прямо у входа?

— А вы попробуйте стучаться.

Брови возмущены и взлетают над очками:

— Что за наглость?

— А если я не одета? А если я голову мою? Я у себя в платной палате. Стучитесь. И не будете входить так эффектно.

Я не улыбаюсь, я уже понимаю, где я оказалась и какую ловушку сама себе устроила по незнанию:

— Все рожают, я рожу, — обычная мантра неопытных женщин в доинстаграмовый период развития общества.

По этому билету микровыбора я попадаю в роддом с крашеными в жёлтый стенами и с чуткостью врачей на уровне чуткости бетонной плиты.

Я верю, что всё, что с нами происходит, мы отчасти выбираем сами. Но я не хочу надевать на себя корону «это я виновата, и только я».

Копнём глубже, женская сила во все времена пугала. В каждой женщине живут несколько богинь, среди них богиня процветания, и богиня разрушения.

Кесарево сечение без особых причин — ах, да, я забыла про деньги — это просто прекрасный способ убить в женщине женщину. И всех богинь заодно.

Равнодушие. Жесткость. Механистичность. Так работает и живёт эта машина.

Новая душа приходит в мир?

Мы не знаем такого слова «душа», это что-то на старинном языке, из классики.

Сейчас принято стыдливо переглядываться, когда кто-то произносит это слово всуе.

Это же так опасно. Чувствовать.

А тем более знать в лицо и по именам всех своих богинь.

Третья часть:

Лирическое вступление.

Я начала писать этот текст из-за одного случая. Это было три года назад, но до сих пор стоит перед глазами жгучим перцем воспоминания.

Мы сидели после мероприятия в машине с Лизой, моим контент-менеджером,

Лизе 23. Красивая, высокая, умная, по глазам читается глубина. Встречается с парнем, за которого скоро выйдет замуж.

Поздневечерний разговор заходит о родах и появлении детей на свет.

И тут она произносит: — Кесарево лучше. Я конечно, не буду сама рожать. При кесареве ты ничего не чувствуешь. Проснулся— и уже с ребёнком.

Меня так ослепило негодованием и желанием доказать, что это очень плохая идея.

Что это большая маркетинговая ложь.

Что кесарево — это деньги, большие деньги, основанные на убийстве женственности. Не всегда, но часто.

Я сейчас не имею ввиду кесарево по показаниям. Я имею ввиду срежиссированное системой кесарево сечение для здоровых женщин.

Здоровая женщина может родить ребёнка. В 26 я была такой, в понедельник закончила в студии поздно — сдавали клиентам платья, а во вторник родила. Ну как родила? Но живот точно был мой, этот скрип от скальпеля я хорошо помню.

Лиза пожала плечами, в её мире тогда — в мире блогеров — дети появлялись легко.

— Прокесарили и малыш, шрам отшлифую.

Разрезик, и готово!

Зачем терпеть?

Четвёртая часть.

Психотерапевт.

— Чтобы решить вашу проблему, потребуется 10 лет и сеанс раз в неделю, — произносит взрослая умная женщина-психотерапевт. Опыт её внушает благоговение, наверно, но мне — скорее, желание уйти.

Я вижу, что она не шутит. Да я даже не беременна! Первой дочке 5. Пять лет прошло после внеплановой операции. Это через сколько я смогу родить? Когда мне будет 41 — второго?

Сейчас это не кажется странным. Но тогда, в 30 её слова я восприняла как дикость.

Огромный квадратный кабинет. Член ассоциации. Психотерапевт с большим именем. Песок, микрограбельки, фигурки для игр с бессознательным.

Брр. Я вышла молча и больше её не вспоминала. Ах да, она мне ещё в подробностях вытряхнула бельё предыдущих пациентов — кто и как плакал и как именно на этом самом диване страдал. Моих знакомых, так, между делом, хороших знакомых.

И коль мы коснулись с вами темы белья — я пришла к психотерапевту с запросом: я боялась во вторых родах умереть.

Это сейчас я спокойно пишу об этом. А тогда я просто до ужаса боялась умереть. От раскрытия тела в неположенном месте.

Я не медик, но понимаю своим женским нутром, что выше «линии лобка» оно раскрываться не должно. По задумке высших сил. Природы-матушки. Да и вообще, какого хрена?

Страх не пришёл из ниоткуда. У моего друга была соседка, которую отвезли на «плановое кесарево» со вторым ребёнком. А обратно домой — она не вернулась. Только ребёнок остался жив.

И я знала, как взрослеет её старший сын, и что было ей 33, и что страшно это и реально.

После первых родов, едва выбравшись из ада роддома (а я оттуда прям выбиралась, как героиня Милы Йовович, это не красное словцо), я сказала одну фразу.

Мне дали не тот антибиотик, температура не падала, держалась 39 семь дней или около того.

Я не могла оттуда уйти. Просто не могла. За окном граффити — я помню его в подробностях. Я так много стояла у окна той зимой. А фамилию врача память услужливо присыпала песком всех пустынь мира.

Кто служит Жизни, тот не ведёт роды, принося в жертву женские души. Кто служит Жизни, тот чувствует.

Фраза звучала так:

— Только через мой труп я буду рожать второго в этом городе.

Это личное. Тогда я не думала, что я там формулирую.

Часть пятая.

Мир в ладонях, когда мир в сердце.

Или прожектор на себя.

Между появлением дочек на свет прошло 7 лет — классическая разница в возрасте.

Колоссальная разница в маме в 26 и в маме в 32.

Две разные женщины выбирали докторов. Две разные женщины ходили на приемы, сдавали анализы и доверяли быть проводниками в беременности по-разному и совершенно разным людям.

Первая Алёна, которой 26:

Несётся по делам, сдаёт платья, не снижает скорость ни на секунду, живёт головой. Выбирает по советам, не сильно думая, а нравится ли ей человек, эти советы дающий и его жизнь, собственно.

У неё есть авторитеты: врачи, знакомые, свой вектор внутренний ещё не так громок. Его легко можно переубедить.

Вторая Алёна, ей 32:

Обучается каждый день беременности. Голову тоже, но в основном — чувствам. Читает истории, рыдает, проживает первую операцию, отпускает её, принимает своё тело, ищет тех, кто по энергии её, куда сердце тянет и ведёт. Эта Алёна задаёт вопросы в лоб, она неудобна и так же быстра, как та, в 26. Разница в том, что скорость больше не про других людей. Скорость эта — про доверие себе или просто про «жопой чую, мне туда».

Гипнороды - done.

Курсы с акушеркой - done.

Встреча с доулой - done.

Лучший роддом, в которой летят даже с Камчатки, найден.

Вся семья, конечно, против: куда вы за тридевять земель? В Москву? Из Владивостока? За месяц до родов?

Но мы решаем попробовать после кесарева попасть в руки тех, кто не перережет живот через 8 часов по протоколу, потому что она я-же-врач, и у неё вот-такой нимб вокруг пергидрольной головы. Я всё ещё сержусь. Я видела этих «королев» роддомов. Чувствительность в миру завалена надёжно купюрами эго.

6 часть.

Сделка с собой.

Утро, роддом. Дверь открывается. Входит она, в белом халате. Кого-то смутно мне напоминает.

— У вас всё хорошо, раскрытие идёт

Мы выдыхаем с мужем дружно.

На выходе бросает через плечо:

— Сейчас вам сделают капельницу, медицинский сон на несколько часов.

— Но я же спала всю ночь в роддоме, я отдохнувшая, полна сил. Зачем мне сон?

Здесь играет музыка, как в триллерах перед появлением зла (у меня в голове так точно играет).

Время замедляется.

— Я же ваш врач. Вы должны мне доверять.

Даже сейчас, спустя 13 лет, каждое слово проникает в меня гвоздём. Грубым, бескомпромиссным, да, грубым и тёмно-серым.

Я ЖЕ ВАШ ВРАЧ ВЫ ДОЛЖНЫ МНЕ ДОВЕРЯТЬ

Мама-тигрица во мне шепчет тихо-тихо: нет.

Мама-бэмби, мама на тоненьких ножках с бездонными доверчивыми глазами и сердцем ребёнка — кивает головой в смятении.

Я ЗНАЮ, ЧТО МНЕ НЕ ТУДА

ВСЁ ВНУТРИ ОРЁТ, ТЕБЕ НЕ ТУДА

И я же соглашаюсь с я-же-ваш-врач

Пауза. Музыкальная, ребят, не поверите.

Музыкалка. Подготовительное отделение. Мне 6. Я уже полгода хожу туда, где у меня ни голоса ни слуха, а сольфеджио придётся вывозить на искусстве коммуникации. Проще сказать — списывать у высокомерных соседок со слухом к терциям и квинтам. Обоснованно высокомерных, у меня слуха чистое отсутствие.

Коридор школы.

Мама садится передо мной на корточки. Смотрит в глаза и произносит:

— Лена, тебя берут по итогам конкурса детских рисунков в художественную школу номер 2 на Эгершельде.

Я внимаю и молчу. Мне важно.

— Берут не с 8 лет, как обычно, а сейчас, в 6.

Молчу, затаив дыхание.

Мама заглядывает мне в глаза:

— Но мы же уже ходим в музыкальную школу полгода, как думаешь, можно бросать?

О боги, я чувствую, как напряглись ваши костяшки пальцев, держащих телефон.

У каждого был такой момент.

Первая сделка с собой.

Или сделка с совестью, в народе ещё говорят.

Музыкалка стала моим персональным адом на 9 лет. Способности средненькие. И учителей «мы же для себя учимся, не чтобы» — мы как-то притягивали таких же, средненьких.

О! Я знаю, кого она мне напоминает. Эта женщина-врач.

Педагога средненько-серенького из музыкалки. Не горят у неё глаза. Не горит у неё сердце, вся она обмягше-потухшая. Здесь, потому-что-так-надо. Потому-что-отучилась-и-это-работа-такая.

Я подписываю сделку с собой.

Медикаментозный сон, как мне расскажет потом медсестра, даёт дискоординацию родовой деятельности. Схватки начинаются нерегулярные. Гипоксия у ребёнка. Ему не хватает кислорода.

И сыпятся:

— Экстренное кесарево, надо спасать.

— Подпишите согласие на оперативное родоразрешение.

— Анестезиолога сюда.

— Лягте на бок, ноги подогните коленями к себе.

Игла тонкая входит в спинной мозг.

— Не шевелитесь.

По коридору белые халаты бегут в операционную.

Разрез.

Крик дочери. Целую её в лобик.

И выключаюсь.

Часть 7: рельсы 🛤️

Я не любитель выпускать изо рта в мир банальности. Но как есть: страдания делают нас сильнее.

Другое дело, что я не знаю, насколько нужна эта сила и всегда ли. Я верю в путь души. Я верю, что почему-то нашим детям нужно приходить в этот мир тем путём, каким они выбрали.

После рождения старшей дочки в роддоме родного города — и превращения из счастливой 26-летней наивной дурочки в маму-тигру, которой есть чем откусить любую часть тела, включая голову, — после этого я оказалась на приёме у остеопата.

Мудрая взрослая женщина с усталой улыбкой и лучиками морщинок смеха от глаз сказала мне освобождающие слова: — Алёна, но ведь роды это не только твоя дорога, это ведь был и выбор твоей дочери так прийти в этот мир.

Дыхание остановилось моё на секунду, в этом был смысл. Впервые за год с рождения старшей дочери я увидела СМЫСЛ в произошедшем с ней и со мной.

У Алисы было порезано ушко в ходе операции.

— У неё порез, кровь запеклась.

— Что вы, какой порез? Это кажется вам.

Обычный разговор в обычном роддоме.

Читатели спрашивают, почему так происходит. Я отвечаю:

— У меня нет ответа на этот вопрос.

Знаю, что во второй раз — мы готовились не все-рожают-я-рожу, а к полёту в космос, а точнее, на Марс.

Второе кесарево сечение было в золотых руках. В Москве, конечно. Особенный доктор, особенный путь. Это был чистый поток. Кто-то невидимый переводил стрелки на рельсах течения беременности.

Мы находили таких специалистов, что и поверить невозможно, что это за 9 месяцев.

Ощущения наутро после операции были другие совсем. Меня не перерезали, как кошку в подворотне, а красиво и нежно дали родить — я вытужила Ренату на живот, пусть и из разреза в животе.

Это было странно, пожалуй, но говорят, физиологичнее. Ребёнка не вынимает врач руками из тела матери. А он мягко выплывает сам.

Технология, когда не всё равно.

Рената присосалась к груди, будто не ела никогда. И лежала смуглым комочком, прижавшись ко мне. Вот это было счастье. За которым стоило ехать за тридевять земель, и к самой себе.

К той себе, которая не молчит и вообще вполне себе сука. Люблю себя разную.

8 часть

Самая жёсткая, а вам оно надо?

Ты можешь придумать всё, что угодно. Но у мира есть точно лучший план для тебя.

Условие одно: слушай сердце.

Это не пустые слова и не метафора.

Это руководство к жизни.

Возвращаемся в 2017 год. Я беременна Ренатой. Делаю первый показ на миллион и 120 гостей. С огромным животом в серебряном платье и с голой спиной веду его сама. Микрофон — это счастье для такого радио, как я.

После показа садимся всей семьёй в самолёт и, оставив бизнес на двух командиров, уезжаем рожать на целых три месяца.

Перемотка. Монтаж. Пять месяцев до.

Каждое утро я залажу за кофе в один блог. Он так и называется «роди с рубцом». Этот блог обучает женщин слышать в родах и себя, и ребёнка, и врача. И понимать, что происходит в этом тонком волшебном процессе. Особенно, если в первый раз было незолотое сечение.

Кесарево — не только рубец на животе, но и рубец на женственности и сексуальности. Я говорю о себе сейчас. Мне тяжело это было принимать, я проходила насквозь это: страхи, боль, сопротивление близких твоему выбору сердца.

Рубец на матке — так, бонус тем, кто попал на концерт. Тем не менее, именно рубец на матке — определяет, удастся ли дать новую жизнь иначе: через естественный путь, придуманный природой, не человеком.

И его состоятельность невозможно определить. Все, конечно, делают УЗИ. Вам лучше не знать, через какое место и что лучший узист во Владивостоке мужчина не самого приятного склада личности:

— Я б на вашем месте здесь родил, — говорит он.

— У тебя яйца, чувак, тебе не светит, — отвечаю я спустя 6 лет.

Знаете, такие глупые диалоги бывают только невовремя.

Но это вообще не жесть по сравнению с тем, что я скажу сейчас. И что изменило ход моей жизни.

И спасибо Богу.

Утро. Я заглядываю в аккаунт «роди с рубцом» — уже привычно читаю о естественных родах после КС или о КС после КС.

А здесь — чёрный квадрат.

У меня холодеет всё внутри и снаружи: я провожу пальцем по телефону. Тело дрожит. Мне страшно. Слёзы горькие большими слезинами капают на пол, минуя щёки.

Попытка ЕР после КС. Домашние роды. Ванна. Схватки. Разошёлся шов на матке. Ребёнка не стало. Мать спасли.

Ровно за день до этого я договорилась и с акушеркой рожать дома, и с ванной, и твёрдо решила, что в роддома родного города не пойду.

Генералы роддома мне не подошли по всему. Жёсткие старозакальные женщины без нежности к себе. Те, с кем я лично встречалась, суперзвёзды в своём мире, не в моём. Давать жизнь дочери — если и делать это через операцию — то пусть сталь будет у хирурга в руке, но не в сердце, не в сердце.

Звоню Андрею, говорю:

— Москва. Дома не рожаем. Переводите дух, мои дорогие, девятая часть финальная и легче.

9 часть.

Альтернатива.

В нашей культуре есть «ЧУДОПЛАСТЫРЬ».

Наклеил его на рану — и всё, раны нет.

Наклеил его на проблему — и всё, ничего не видно.

Наклеил его на чувство — и чувства тоже будто бы нет.

У нас у каждого в кармане две пачки — для себя и для друга. Мне для тебя ничего не жалко.

С чувствами такая история — их можно пройти только насквозь.

Как я этим текстом насквозь прохожу свои страхи, обиды, своё счастье и одновременно с ним раздирающую душу боль.

Я прохожу то, что радость первого дня материнства имеет для меня привкус анестезии.

Я с этой анестезией в материнстве жила первый год. Анестезия в сердце, конечно, где же ещё?

Тебе так тяжело, и нужно улыбаться, и ребёнку, и мужу и друзьям — всё же ХОРОШО. Так хорошо, что аж тошно.

— Соберись.

— Не расклеивайся.

— Всё же закончилось.

— Всё же хорошо с тобой и ребёнком.

— Не принимай близко к сердцу.

— Всякое бывает.

Так вот, своё ВСЯКОЕ БЫВАЕТ надо проживать. Надо выбросить эти запасы пластыря для души и давать людям рядом и себе в первую очередь ЧУВСТВОВАТЬ то, что ты чувствуешь.

Жить в этом.

Пройти насквозь.

Отгоревать свой перерезанный живот с нависающей верхней частью — только съел кусок белого хлеба с икрой и маслом.

Отгоревать, что слышишь:

— А ты не беременна?

Ребят, у меня такая конструкция живота с 17, когда я весила 49.

Я только в 39 начала его снова любить. Любить выпуклым. Любить неровным. Любить после двух кесаревых сечений.

А пока внутри заморожены чувства — а сверху пластырь, женщины будут терять свою женственность. Богини процветания будут богинями разрушения.

Ведь чувства в женщине — суть.

Ещё моё любимое:

— Ты такая чувствительная.

— Ты такая эмоциональная.

Да, я очень эмоциональная. Это моя сила.

Мои чувства — моя сила.

Это не слабость. Это красота.

Красота мира, где всё возможно, когда открыто сердце.

И только так, пройдя через это, ты можешь прийти к тому материнству, стать той мамой, которой хочешь ты и быть с которой счастлив твой ребёнок.

Не может мама-морозилка дать любовь. Лёд, даже ванильное мороженое — пожалуйста.

А любовь — это путь. Путь к себе, конечно.